Промокший до нитки, он возвращался в замок, старательно обходя руины у озера. Порой он подавлял в себе желание пойти к ним, ибо его влекло туда, но едва он приближался, как начинал испытывать безотчетный, почти животный ужас. Словно чем-то веяло от этих старых камней — чем-то жутким, от чего перехватывало дыхание и леденела кровь.
Джулиан возвращался в замок, а там теперь царил преподобный Энтони, словно после сестры и в отсутствие лорда Дэвида он стал полноправным господином. Один раз, идя по коридору, Джулиан слышал, как служанка Долл говорила Ребекке Шепстон:
— Нашего пресвитера раздуло от важности, как корову от мокрого клевера.
Джулиан невольно улыбнулся. До чего же меткое сравнение! Действительно, маленький, сухонький Энтони Робсарт сейчас словно казался выше, он вышагивал с гордо поднятой головой, для важности опираясь на посох убитой сестры, и даже стал будто дороднее: изо всех сил выпячивал живот, силясь придать себе больше солидности. Он устроил кое-какие изменения в замке: руководил перестановкой мебели, велел поменять портьеры, заставил челядь провести генеральную уборку, натереть всю мебель воском и вымыть полы. Для этого он пригнал в замок целый отряд помощников, заявив Рэйчел, что желает увеличить штат прислуги. Девушка во всем уступала желаниям дяди, то тут она осталась непреклонна. Она согласна, чтобы днем в замке находились чужие, но к вечеру требовала, чтобы посторонние покидали его пределы.
Ева ни во что не вмешивалась, она уделяла внимание лишь Карлу. Они то сидели в каком-нибудь укромном уголке, то прогуливались рука об руку по галереям замка, то уходили гулять или кататься верхом — приличия соблюдались, и они никогда не выезжали вдвоем: всегда сначала Карл, затем Ева, или наоборот. Даже непогода не останавливала их. За трапезой они вели себя не менее откровенно, особенно Ева. Она то и дело заговаривала с королем, брала его руку в свои, следила за ним поверх бокала, а он в свою очередь пил за ее здоровье. И все это на глазах удивленной Рэйчел и под гневными взглядами исподлобья преподобного Энтони. Джулиан был молчалив. Порой он, словно с изумлением, замечал, что Ева и в самом деле кажется безмерно влюбленной, а Карл так и загорался при одном взгляде на нее. Тогда Джулиану становилось горько, он садился на лошадь и уезжал на равнину под струи дождя, словно стараясь остудить свой гнев.
Но у Джулиана нашлись и другие заботы, и они оказались необыкновенно приятными. Рэйчел Робсарт. Она очень нравилась ему. Порой после ужина, когда девушка позволяла себе немного отдохнуть от дел, присаживалась с вышиванием у камина, он располагался рядом, и они вели долгие спокойные беседы. Рэйчел была девушкой разумной и начитанной, у нее на многое имелась своя точка зрения, и Джулиану было интересно с ней. К тому же она обладала удивительным достоинством и стыдливой сдержанностью, которые так красили ее. Джулиан находил ее восхитительной. Порой даже он с охотой вникал в ее дела, выслушивал ее заботы. Один раз девушка сокрушенно пожаловалась, что пропал один из мушкетов, что украшали стену холла.
— Как это пропал? — удивился лорд.
— Это старинное пороховое оружие, дорогой фитильный мушкет из Австрии, на котором стояло клеймо мастеров Годль. Его ствол украшала серебряная насечка, а приклад отделан инкрустацией из перламутра и жемчуга. Мушкет был очень красив, наш отец любит дорогое оружие. Я точно помню, где он висел в холле: на стене, слева от одной из латных фигур у дверей. Там есть и другие мушкеты, старинные кулеврины и пистолеты с самыми современными колесцовыми курками. Поэтому я не сразу и заметила исчезновение этого мушкета.
Джулиан пожал плечами:
— Его просто убрали в другое место, и все. Вы спрашивали преподобного Энтони? Он ведь сейчас так стремится все переделать.
Девушка говорила, что справлялась у дядюшки, но тот лишь раздраженно отмахнулся. Она расспросила всех слуг. Кто-то сказал, что последний раз оружие снимали со стен, когда леди Ева три дня назад затеяла стрельбу по голубям. Поэтому она спросила и у Евы, но сестра ответила, что оружие осталось тогда у Джека Мэррота и это он должен был вернуть его на место.
Джулиан и Рэйчел умолкли, почувствовав некоторую неловкость. У Джека уже нельзя было ничего спросить. Рэйчел украдкой бросила взгляд на Джулиана. Его глаза были задумчивыми, почти отрешенными. Потом он повернулся к ней, заметил, что уже поздно, и, пожелав спокойной ночи, удалился.
Когда он уходил, Рэйчел долго глядела ему вслед. Если днем, следя за прислугой, погруженная в лихорадочные хлопоты по дому, работу на маслобойне и в кладовой, она почти не вспоминала о галантном госте, то эти вечера, когда дождь стучал в окно и тихо потрескивали поленья в камине, будили в ее душе романтические настроения. Ей нравился Джулиан, он был так красив! Однако чувствовалась в нем какая-то отстраненность, которая и пугала, и влекла к нему; он был человек из другого, незнакомого ей мира — много повидал, сражался в боях, вел совсем иную жизнь. Он в самом деле заинтересовал Рэйчел, но главное, благодаря ему она не так тосковала о Стивене. Невольно девушка сравнивала двоих мужчин, пытаясь разобраться в своих чувствах к одному и другому. Рэйчел давно была уверена, что любит Стивена Гаррисона и хочет быть с ним, но ее всегда смущало, что, помимо возвышенных чувств, она еще и желает его столь страстно, что это порождает в ее душе стыд и муку.
С Джулианом все было иначе. В нем ощущалась некая таинственность, и это интриговало Рэйчел. Однако того физического влечения, какое она чувствовала к Стивену, он не вызывал. Он был мил и предупредителен, и ей было с ним спокойно. Возможно, потому что он так сдержан и благовоспитан. Хотя и Стивен порядочный человек, но с ним, в отличие от Джулиана, Рэйчел испытывала так шокировавшее ее желание совратить его. Видимо, оттого ее отношение к жениху сестры было таким бурным, а к Джулиану — приятным и ни к чему не ведущим. Она замечала, что нравится ему, и это приятно льстило ее самолюбию.