Потом это причинило ей боль, когда она поняла, что Ева всерьез занялась Стивеном. Ее Стивеном, которого она продолжала тайно и безнадежно любить, даже смирившись с его утратой.
Ева же была другая.
— Надо бороться за свое счастье! — сказала она.
Так же говорила и Мэг. Но для Рэйчел, привыкшей терпеливо сносить удары судьбы, это казалось немыслимым. Поэтому она только пожелала счастья старшей сестре, когда та добилась своего и стала невестой Стивена. Восхищение Евой даже пересилило ревность и боль. Что ж, она всегда уступала сестре, уступила и на этот раз, даже заставила себя порадоваться ее счастью. А потом вдруг поняла, что Еве не нужен Стив. Это вызвало в ее душе целую бурю чувств. Они клокотали в ней: даже когда ее лицо было спокойным, сердце разрывалось на части. Она ведь видела, что Стивен страдает, и мучилась вместе с ним его болью. Как бы невозмутимо ни держался Стивен Гаррисон, она чувствовала, что за этой ледяной оболочкой таится страстная, живая натура. В чем-то они были схожи с Рэйчел, и она прекрасно его понимала.
Затем в Сент-Прайори появились Чарльз Трентон и Джулиан Грэнтэм — двое сильных, интересных мужчин, которым она с сестрой была обязана своим спасением. И это восхитило Рэйчел. Она никогда и не думала, что в ее монотонной, беспросветной жизни может случиться нечто подобное. Еще она заметила, что красавец Джулиан Грэнтэм не спускает с нее глаз, и это взволновало ее больше, чем хотелось признаться себе. А Чарльз Трентон… Она угадывала в нем ту же страстную живую натуру, что и в Стивене Гаррисоне. Но если Стивена жизнь сделала замкнутым, почти мрачным, то в Чарльзе Трентоне чувствовалась редкая легкость и нежность. Рэйчел могла понять, почему Ева предпочитает его общество молчаливому жениху. Ей самой порой хотелось поболтать с ним, взлохматить ему чуб, смеяться вместе с ним. Но Трентон, как и в свое время Стив, глядел лишь на Еву. А Ева — на него, в то время как Стивен то ли не замечал этого, то ли относился к происходящему с насмешливой иронией. Стал ли он менее любить ее сестру? Или не видел ничего серьезного во флирте невесты с гостем Сент-Прайори?
В душе Рэйчел стали оживать неясные мечты. Сейчас, когда Ева все свободное время проводит с мистером Чарльзом, может, она, Рэйчел, имеет право чаще бывать со Стивеном? Но нет. Так уж сложилось, что Стивен именно сейчас стал особо опасен для Сент-Прайори и его тайны, и ей следует, по возможности, избегать его. А ведь он в прошлый раз назвал ее «милой». И когда позже приходил, чтобы она через покои отца провела его на галерею, тоже держался почтительно и приветливо. Но не обольщается ли она? Ведь со времени его помолвки с Евой он всегда был предупредителен и добр с будущей свояченицей. Стивен стал для Рэйчел словно навязчивой идеей. Она думала о нем днем и ночью, а дни, когда они не встречались, казались ей пустыми. Но ее долг обязывал, принуждал: ради чести рода сторонись его!
От этих мыслей Рэйчел стало совсем тяжело. Как всегда в таких случаях, она постаралась отвлечься делами. Достав чистый лист и отточив перо, она начала писать отцу. По сути дела, это было не письмо, а обычный список того, что ему следовало прислать в замок. И Рэйчел сосредоточилась, старательно обдумывая все, что им могло понадобиться: миндаль, сахар, горчица, лавровый лист, апельсины, финики, чай, вина, ткани.
Мысли ее вошли в привычное русло, и она вписывала все новые и новые наименования. Однако помимо воли ее глаза нет-нет да поднимались к противоположной торцовой стене библиотеки. Там, за камином, виднелась небольшая створчатая дверца из толстого мореного дуба, задвинутая засовом. У нее был вид, словно ее давным-давно не открывали. Но у Рэйчел в кармане покоился ключ от нее, и ее мысли невольно возвращались к тому, что именно через эту дверь в последний раз прошел несчастный Патрик Линч, а не через покои отца, как она сказала Стивену. Тот не должен был знать о втором потайном ходе, как и о многом, что таилось в замке. Она вдруг вспомнила, что по совету Патрика Линча когда-то добавляла немного опиума в вино Стивена, когда он впервые ночевал в Сент-Прайори. Она еще не забыла, как тайком пробиралась в его комнату, чтобы посмотреть, как он спит. Потом она воспротивилась опаивать жениха сестры. Она знала, что опиум вреден, и боялась злоупотреблять им. Покои Стивена были дальше других, и она перестала волноваться, что его что-то обеспокоит. К тому же у Стивена, намотавшегося за день по делам, был крепкий сон. Она убедилась в этом, когда, как и ранее, стала тихо посещать его ночью. Она только смотрела на него — на разметавшиеся во сне волосы, почти по-детски безмятежное выражение мужественного лица, сильные руки, покрытую густой порослью грудь… Потом она возвращалась к себе и металась в постели, клялась, что больше не станет совершать подобных глупостей. Она и в самом деле вскоре отказалась от этого. После того как однажды подошла к двери Стива и услышала за ней негромкий смех сестры. И столько нежности было в нем, что у Рэйчел перехватило дыхание от отчаянных усилий не разрыдаться в полный голос. Итак, ее сестра и Стивен уже стали одним целым. Хотя это ранило сердце, как удар бича, она должна была сдерживаться.
В конце концов, Рэйчел закончила список и вновь поглядела на дверь. Вдруг ее заполнило отчаяние. Сколько это может продолжаться? Неужели все они и в самом деле прокляты? И главное — ее отец потворствует этому. Как он может быть с ними так жесток! Решительно обмакнув перо в чернильницу, она дописала постскриптум: «Милый отец, ты так нужен здесь. Приезжай скорее, как только сможешь!»