Замок тайн - Страница 112

112

Коньяк вскоре подействовал. Она ощутила приятное тепло, и силы стали возвращаться к ней. Она накинула квакерский плащ с капюшоном, чтобы скрыть порванную одежду. Боже, что с ней было вчера! Только вчера. Как много произошло за это время. А главное, изменилась она сама.

Девушка быстро пошла к выходу, толкнула дверь. В белесом свете нового дня она увидела Джошуа Симондса. Он сидел за столом и что-то писал. Заметив ее, он отложил перо и улыбнулся:

— Ты уже выспалась? Доброе утро, сестра. Вернее, уже добрый день. Ты долго спала, но Стивен не велел тебя беспокоить.

Похоже, квакер ни о чем не догадывался. Проглотив ком в горле, Рэйчел спросила, давно ли ушел полковник. Да, едва начало светать, сразу, как уехали фанатики. С рассветом они успокоились, похоже, стали соображать, что наделали ночью. Было ведь полнолуние, когда глаз ночи мутит разум людей и смущает их души. Но с приходом дня все изменилось. Поэтому пуритане поспешили убраться, едва рассвело. А следом за ними отбыл Стивен. Утром к усадьбе прибился его вороной, вот на нем он и уехал. А ее велел не трогать, сказал, что леди Робсарт уснула, а сон — это как раз то, что успокоит ее, вернет силы.

«Попросту сбежал, — зло подумала девушка, — чтобы не объясняться со мной».

— Я тоже хочу уехать. Дадите мне лошадь или мула?

— Конечно, конечно. Но разве ты не изволишь потрапезничать с нами, сестра?

Эта квакерская бесцеремонность в обращении сейчас особенно раздражала Рэйчел. Отказавшись, она стала торопиться. Во дворе ее окружили обитатели усадьбы, выражая сочувствие. Она еле разжимала губы, отвечая им. Дождавшись, пока ей приведут оседланного пони, она стегнула его, вынеслась со двора и поскакала крупной рысью по дороге, глотая сырой туманный воздух. Потом резко осадила лошадку и еле удержалась в седле, когда конь вздыбился. Но Рэйчел почти не думала об этом. Она сидела, тупо глядя перед собой. Как ей теперь быть? Как она сможет глядеть в глаза сестре, отцу, Джулиану? И Стивену. Что ей говорить им, когда ее жизнь войдет в нормальное русло и она станет такой, как прежде? Лгать ли или во всем сознаться? Ее вдруг охватило чувство непоправимой потери. Оно окончилось, ее греховное и счастливое приключение. Она хотела этого, но только сейчас поняла, что предала всех, кто был ей дорог. Она совершила грех, в этом было даже что-то библейское, и теперь за грехом неотвратимо последует наказание. А Стив уехал… Оставил ее один на один с собственной судьбой. Сначала он спас ее, потом погубил. Теперь ее нравственные понятия и природное чувство женского достоинства были разрушены, она осталась одна.

Она не знала, сколько провела так в оцепенении. Ее лошадка, устав стоять, шагом двинулась по тропе. Рэйчел ее не сдерживала, погруженная в свои горестные думы. Очнулась она лишь когда впереди замаячили кровли какого-то хутора. Легкий ветер доносил блеяние овец. Вокруг текла жизнь, обыденная и обыкновенная, словно ничего не изменилось. И Рэйчел предстояло жить в этом нормальном мире.

Она вздохнула и подумала, что ее домашние наверняка волнуются о ней, и надо сообразить, что она скажет им. Потом, как струна, заныло беспокойство о Мэг. Захваченная своими переживаниями, она и не вспомнила о кормилице. Возможно, в ней говорил обычный человеческий эгоизм, а может, ее просто успокоили речи Стивена о том, что Мэг обязательно спасут. Но сейчас она не на шутку забеспокоилась. Ей следует поскорее ехать и все разузнать. Сейчас это главное, а личные проблемы… Рядом с беспокойством о судьбе Мэг они отошли на второй план.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТЬ

Ева провела ужасную ночь.

Несмотря на уговоры Нэнси, она отказывалась подняться к себе и мерила шагами пространство холла, зябко кутаясь в теплую шаль. Все уехали, оставили ее одну, без вестей, без поддержки, а те, что оказывали ей услуги, только раздражали. Она прогнала их и бродила от стены к стене; порой садилась в кресло, даже начинала дремать, потом резко вставала и вновь начинала ходить.

У слабо мерцавшего угольями камина шерстяным ковром разлеглись спаниели; порой они шевелились, зевали, поглядывая на хозяйку. Она не ласкала их, не играла, а пару раз, когда та или иная из собачек начинала семенить за ней, прыгать на юбки, резко их отгоняла. Ева была словно сама не своя.

Она и не ожидала, что так сильно любит сестру, не думала, что настолько испугается за нее. Глупая маленькая Рэч, услужливая, внимательная тихоня, скромная пуританочка, которой она едва ли не пренебрегала. Думая лишь о себе, она почти не уделяла внимания сестре, не интересовалась, что у той на душе. Сестра всегда казалась незаметной, и Ева считала ее существом ограниченным, погрязшим в делах хозяйства, ничем, кроме этого, не интересующимся. Ведь Рэйчел всегда была так внимательна к ней, так нежна, старалась быть опорой в трудную минуту. А она почти злилась, замечая, что Рэйчел становится хорошенькой, завидовала ее юности. Но если с Рэйчел что-то случится… если эти пуритане что-то сделают с ней!.. О как глупо, как опрометчиво поступила сестра, кинувшись в одиночку спасать свою диковатую кормилицу. Но Ева понимала, что будь на месте Мэг кто-то из них — она, отец или Энтони… даже Стивен… Попади они в беду… И тогда бы Рэйчел поспешила им на помощь. Для нее помогать близким было словно дышать. В этом была она вся, недаром их отец так рассчитывал на нее. Именно на нее, а не на свою старшую дочь Еву.

Она начала беззвучно плакать и вздрогнула, когда рядом появился силуэт горничной.

— Боже мой, Нэнси. Как ты тихо ходишь.

— Я принесла вам подогретого эля, миледи. Вам надо подкрепиться.

112